Прощай, театр

Оригинальное название пьесы «Король умирает» издевательски переделано; жанр – комедия абсурда – остался неизменным, но обрёл дополнительные измерения и настроения; и воистину стал другом парадоксов.

21 ноября 2023-го – чёрный вторник; день, когда чиновники нанесли удар по одному из лучших театров страны, уволив его основателя и худрука Михаила Бычкова. Я смотрел «Короля» за неделю до, когда как бы ничего не предвещало («как бы» – потому что сегодня только таких действий от руководящих господ и ждёшь), и в итоге остался и взбудоражен, и раздражён одним из мотивов этого быстрого, но совсем непростого по внутренней драматургии спектакля.

Мотив – личного прощания с театром и жизнью; мотив автобиографический, на равных смешивающий иронию и пафос, использующий нарциссизм и как объект насмешки, и как данность, от которой никуда не деться.

На конец декабря запланирована ещё одна премьера Бычкова – «Провинциальные анекдоты», ремейк знаменитого спектакля, поставленного 30 лет назад, на заре Камерного; часть юбилейного года. Тогда «Да здравствует король!» перестанет быть последним высказыванием Бычкова на родной сцене; но в любом случае останется уникальным примером и ёрнической, и высокопарной автобиографии; оборотническим спектаклем, в котором вторжение подлинной судьбы режиссёра в классическую пьесу 1962 года звучит громом среди ясного неба.

Поначалу тоже ничего не предвещает; предвкушаешь, в первую очередь, актуальную сатиру: Ионеско легко развернуть в политический театр – что в самом начале карьеры безупречно продемонстрировал Константин Богомолов, поставивший на Малой сцене РАМТа «Бескорыстного убийцу». Бычков тоже работает в малой форме – всего лишь второй раз после «Олеанны»;

для траурной церемонии, к которой загодя готовятся у Ионеско, интимность – непременное условие.

На входе в зал теряешься – игрового пространства, кажется, нет, одинаковые ряды кресел справа и слева; голова идёт кругом – в билете ведь сектора не проставлены. Великий петербургский сценограф Эмиль Капелюш, с которым Бычков много раз, но, если не путаю, не в последние несколько лет, работал, придумал одну из самых аскетичных – и самых с-ума-сводящих – своих декораций, построенную как зеркальное отражение не тронного, но зрительного зала.

Так, ясно, будет рефлексия о театре, думаешь ты; вот и первые действующие лица – Страж (Борис Голощапов) и героини, которых он представляет – служанка Джульетта (Наталья Шевченко), первая супруга короля, королева Маргарита (Тамара Цыганова), вторая супруга – но первая в сердце короля, королева Мария (Людмила Гуськова) – выходят с распечатками пьесы в руках, будто на читку. Театральная кухня – изнанка дворца; свойская обстановка – без торжественности; о ней тут в принципе забыли:

побед у короля Беранже Первого давно не было, земли – разорены, горы – оседают, солнце утратило боле пятидесяти процентов своей силы, в королевстве – ноябрь, тогда как у соседей – сочная весна,

о чём дежурно сообщает придворный Доктор и Палач, типичный такой функционер (Андрей Новиков). По-соцартовски звучит мелодия грустного советского хита «Всё пройдёт». Появляется Беранже – бодрячком, пусть и на не всегда послушных ногах; деловитый, активный, даром что спал плохо: земля трещит, сирены воют. Полон идей; ждёт инженера-иностранца; верит, что всё ещё может повелевать и людьми, и погодой; капризничает, натыкаясь на разлом в ожидаемом и действительном; интересуется, как обстоят дела в том, что осталось от страны. Гениальный артист Камиль Тукаев играет эпизоды, в которых Беранже увиден взглядом со стороны, уморительно смешно; ещё смешнее – но и несколько не по себе – становится, когда понимаешь, что Тукаев пародийно перенимает жесты и интонации режиссёра. И стоицизм, с которым король мнимого королевства, стремится к государственному управлению – пусть управлять нечем, зато мысли дисциплинирует. Доктор непреклонен: вы непременно умрёте. И не тогда, когда на это найдётся время, через сорок или сто лет, а в финале спектакля, через полтора часа. «Ведь это даже не остроумно», – вальяжно увещевает взрослую королеву-скептика Беранже, но хор с доктором во главе непреклонен: даже ужина не будет; и согласия короля на смерть не потребуется.

Мрачный и, повторюсь, очень смешной абсурд про обречённое величество (власть утрачена, только юная королева утешает: «Ты всегда будешь иметь власть надо мной!»; и о пучке молний в руках мечтать глупо – разве что добрый старик-слуга услужливо подсунет жалкую бутафорскую молнийку) превращается в совсем другое театральное повествование – когда меняются перспектива и текст:

Мария молит время остановиться – от слов Беранже Тукаев переходит к монологу, написанному самим Бычковым, о себе.

О первых многоэтажках с лифтами, построенных на улицах родного города; о художественной школе, магазине «Мелодия» и кафе «Романтика» с музыкальным автоматом, где уже ставший студентом-художником рассказчик тратил пятикопеечные монетки на «Падает снег» Сальваторе Адамо.

Смены регистров и точек зрения – снаружи и изнутри – становятся правилом игры; уже после первого перевёртыша гротесковый и мифологический, проживший века король – прародитель мира и конченый тиран – перестаёт быть героем комедии; и слёзы пускает, с одной стороны, крокодиловы, с другой – человеческие. Вторжения воспоминаний – о волосах до плеч, сигаретах, спортивных успехах, знакомстве с именем Гротовского благодаря польскому журналу, первом визите в Париж и фантастическом везении – бесстыдно сентиментальны; под их излучением и бесстыдный абсурдизм первоисточника мутирует, обретает невозможную – и тем шокирующую – человечность. Даже когда король готов обменять вечную жизнь на гибель всей планеты; когда торгуется с судьбой: да пусть я буду жить даже с зубной болью!

Снова дико смешно – и довольно больно.

Церемонию прощания Бычков складывает из фрагментов всех пьес, что ставил в Камерном – слов тех теней и образов, что остались только в памяти; на свалку отправляются режиссёрские сценарии «Тойбеле и её демона», «Электры и Ореста», «Зимы», «Дураков на периферии»... счёт на десятки; за 30 лет сделано немало. Зачем?

«Зачем я родился, если я родился не навсегда?» – вопрос, которым может задаться каждый, но только великий и смелый режиссёр может воплотить его постановку (точного ответа, вы понимаете, ни один смертный не даст) в постановку театральную.

Превратить себя в памятник; прилюдно и безоглядно жалеть себя – и потешаться над этим превращением и этой жалостью.