Из Уфы с любовью
Лучший спектакль малой формы – «Калечина-Малечина» Сойжин Жамбаловой в Няганском ТЮЗе, лучший спектакль большой формы – «Не был женат» Айдара Заббарова в Альметьевском Татарском драматическом театре. О них и не только – в заметках (и картинках) с фестиваля.
«Малые города» – как коротко называет смотр театральное сообщество – то ли создают иллюзию, то ли действительно фиксируют обнадёживающий факт:
при всех ужасах настоящего – от чиновничьей цензуры до утечки творческих кадров – театр жив.
Меня с «передвижным» фестивалем, каждый год меняющим город проведения, связывает уже многолетняя дружба: впервые приехал гостем в Камышин 2019-го, работал в жюри в Нижнем Тагиле в 2022-м, в Магнитогорске в 2023-м и вот в Уфе 2024-го, где председателем стал Адольф Шапиро.
Нынешним итогам рад особо – потому что «Калечина-Малечина» поставлена в Няганском ТЮЗе, театре, в который я влюбился год назад, после «Звёздного часа по местному времени». И это оказалось не коротким «курортным» увлечением. Тексты – про «Снегурочку», «Каштанку», ту же «Калечину» – описывают спектакли-события, но не до конца передают моё восхищение театром из города, который и городом стал только в 1985-м. Естественно, большой репертуар состоит не только из шедевров, зато в коллективе – все звёзды, прекрасные артисты и прекрасные люди; и на церемонии награждения я был абсолютно счастлив, размахивая на общем фото флагштоком с табличкой «Нягань».
«Калечина» как раз шедевр,
о чём я уже говорил; но теперь должен добавить к своему тексту две вещи.
Во-первых, не читайте перед спектаклем романов-повестей, по которым они поставлены. Невольно нафантазируете своё и начнёте сравнивать реальность с вымыслом. Вот я поначалу не принял героиню Марии Васильевой, третьеклассницу Катю, которая в книге Евгении Некрасовой совсем не такая, как в спектакле;
не «отморозок», а тихушница.
Всё потому, что прочёл текст прямо перед спектаклем – и настроился на определённую волну. Теперь же поймал ту, что придумала Сойжин Жамбалова, переплавившая энергию литературного текста в энергию героини; другой Кати теперь представить не могу.
Во-вторых, проверяйте спектакли чужими площадками. «Калечину» в Уфе играли в Молодёжном театре, размер которого в разы превосходит родную няганскую сцену; для многих такой перенос – риск растеряться и потеряться. «Калечина» наоборот, только выиграла: сильнее проявился эпический дух, заложенный Сойжин и легко поддержанный артистами.
Победитель в номинации «Большая форма» – тоже по прозе, инсценировка повести татарского писателя и общественного деятеля Гаяза Исхаки «Не был женат».
Уже после спектакля попробовал найти текст 1916 года в сети – безуспешно, вышел только на научную статью о проблемах смешанных браков в произведениях Исхаки.
Очень уместно: могу процитировать содержание оттуда (не люблю этот обязательный пункт программы – пересказ сюжета): «Главный герой Шамси – интеллигентный и начитанный молодой человек, не представляющий своей жизни без татарской культуры, придерживающийся современных прогрессивных взглядов, но... полюбивший русскую женщину Анну Васильевну. Как оказалось, она – не только его любимая, но и верный друг, готовый прийти на помощь в сложной жизненной ситуации. Литературные критики по-разному дают оценку главной героине.
Например, C. Самитова в своей статье «Семья – главная сила в развитии нации» пишет: «Анна Васильевна – умная и опытная женщина с легкостью вскружила голову молодому человеку и готовится осчастливить его новорожденным».
Ахмет Сахапов же в своей монографической работе «Творчество Г. Исхаки» считает, что Шамси – не юнец, которого можно с легкостью охмурить, а взрослый и самостоятельный человек, несущий ответственность за свои поступки». Всё по-научному взвешенно.
В спектакле у Айрата Мифтахова Шамси вышел как раз весьма инфантильным, но и Анна в исполнении Миляуши Хафизовой – не взрослая фам фаталь; тоже больше девчонка, пусть и во взрослых очках. Текст, насколько я могу судить по инсценировке, сопоставим с романами ровесника Исхаки, британца Эдварда Моргана Форстера: Исхаки тоже мог бы экранизировать Джеймс Айвори с его вкусом к зыбкому, томительному настроению чего-то неслучившегося, с нежной тоской по ускользнувшей жизни, времени, чувству.
Айдар Заббаров, ученик Сергея Женовача (кстати, довольно близкого Айвори по мироощущению), добивается этой воздушной грусти, действуя от противного:
«Не был женат» поставлен именно как инфантильная комедия, сотканная из остроумных и нарочито детских театральных прикольчиков.
Другой пример нетривиального обращения с первоисточником – в спектакле стерлитамакского Башкирского драматического театра имени Ильшата Юмагулова «Гульнара». Режиссёр Ильсур Казакбаев взял за основу повесть Флорида Булякова, написанную в конце 1960-х.
Как я понимаю, к годовщине Октябрьской революции, которую левая советская интеллигенция стремилась праздновать от души. Возвращаясь к романтическим истокам, к идеям и идеалам, изрядно подточенным за 50 лет.
Гульнара (огненная Гульемеш Ибрагимова) – «красная учительница», командированная комсомольской организацией в деревню; само собой, косную, архаичную.
Спектакль Казакбаева – размашистое историческое полотно, которое легко представить в продвинутом советском театре хоть 1970-х, хоть 1980-х годов; это не упрёк, попытка обрисовать традиционный повествовательный язык, в котором нарратив умеренно дополнен пластическими действиями.
Для того, чтобы стать политическим театром, «Гульнаре» не хватает чёткости акцентов – которая точно была в повести.
Здесь же режиссёр заменяет публицистику условной поэтичностью и напрочь отказывается принимать чью-либо сторону: хороши (а не плохи) все – и революционеры-новаторы, и сельчане-традиционалисты;
нет ни правых, ни виноватых; разве что колесо истории. Мнимая актуализация?
И да, и нет: в усреднённо примирительном посыле отражается как раз текущее время, где оскорбление чьих-нибудь чувств стало уголовным преступлением.
На эту тему шутят в спектакле Дамира Салимзянова и Глазовского театра «Парафраз» «Алло, мама...» – вольной версии сказки Евгения Шварца «Золушка».
Там в новостях сообщают, что Буратино требует запретить слово «чурка», а тролли возражают против употребления профитролей – это оскорбляет их чувства.
От «Золушки» «Алло» ушёл далеко; ключевой сюжетной линией становится изобретение придворным волшебником-дармоедом чудесной машины, позволяющей встретиться с ушедшими в мир иной близкими: щемящий мотив в обрамлении тысячи и одной шутки. И, конечно, трогательной любовной истории мягкого Принца Серёжи (тёзки актёра Сергея Горбушина) и резкой Золушки-Кати (тёзки актрисы Екатерины Салтыковой и героини «Калечины-Малечины», с которой у сказочной Кати реально много общего).
Вспоминаю сюжет, рассматриваю фотографии – кажется, просто загляденье. И сатирическая смелость вызывает уважение: реприза, в которой Принц Серёжа объявляет операцию по поиску Золушки, но быстро отменяет её – «главнокомандующий сошёл с ума» – похлеще «профитролей» (немного о политическом театре Салимзянова – в репортаже с «Золотой Маски» 2017-го, где был показан осовременивший Кафку «Процесс»). И гражданская позиция Салимзянова мне близка: в прошлом году он показывал на «малых городах» антивоенную фантастическую комедию «Провинциальные дурачки»,
посыл же нео-Золушки в том, что гибельно цепляться за прошлое, каким бы милым и сладостным оно ни казалось.
При этом спектакли Салимзянова – моя личная боль: никак не складывается контакт. Я бы так хотел вместе со всем залом хохотать до колик, но нет, сижу угрюмым сычом:
не весело, не радостно, хоть ты тресни; и чувствую себя поганым снобом-душнилой.
И тянется эта огорчающая меня история с 2005-го года, с показанной на фестивале «Новая драма» антологии народной мудрости» «Околесица». В 2010-м году театральное жюри пермского фестиваля «Текстура», в которое я входил, отметило парафразовский «Контрольный диктант». Я голосовал «за» – но головой, не сердцем.
Можно сослаться на разное чувство юмора – вот и готово объяснение; по мне, юмор пьес и спектаклей Салимзянова слишком очевидный и нарочитый. Есть и более глубинное расхождение – и не со мной и моими представлениями о смешном.
Гипердемократичная, народная, часто кавээновская и, по сути, глубоко архаичная эстетика спектаклей конфликтует с их прогрессивным содержанием и посылом.
Сорян, процитирую Нобелевскую речь Бродского: «На сегодняшний день чрезвычайно распространено утверждение, будто писатель, поэт в особенности, должен пользоваться в своих произведениях языком улицы, языком толпы. При всей своей кажущейся демократичности и осязаемых практических выгодах для писателя, утверждение это вздорно и представляет собой попытку подчинить искусство (...) истории. Только если мы решили, что «сапиенсу» пора остановиться в своем развитии, литературе следует говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы. Всякая новая эстетическая реальность уточняет для человека реальность этическую. Ибо эстетика – мать этики; понятие «хорошо» и «плохо» – понятия прежде всего эстетические, предваряющие категории «добра» и «зла». И ещё пара фраз из того же источника: «Философия государства, его этика, не говоря уже о его эстетике – всегда «вчера»; язык, литература – всегда «сегодня» и часто – особенно в случае ортодоксальности той или иной системы – даже и «завтра».
Театральный язык Салимзянова – как раз ортодоксальный язык толпы; возможно, Дамир прав в его использовании для гражданского просвещения и освобождения;
мне неловко.
Ладно, невозможно же любить всё. Вот «Платон» Новокузнецкого драматического театра, амбициозная и претенциозная постановка Максима Соколова по пьесе Алексея Житковского, где главный герой – враг афинского государства Сократ, а вовсе не Платон, чьи «Диалоги» копипейстит Житковский.
Соколов имитирует стиль Терзопулоса – эффектно (физической выносливости артистов «хора» – отдельное ура) и старательно, не добавляя ничего личного. Первый акт длится две минуты; это постановка пьесы Беккета «Дыхание», текст которой состоит исключительно из авторских ремарок, ни слов, ни героев нет, только посекундно прописанные вдох-выдох-тишина. Потом антракт – и зал, трансформированный в подобие пещеры с парящими над головами чёрными камнями – необходимо снова покинуть. Зачем? Чтобы подчеркнуть неортодоксальность постановки и заявить о близости современному искусству? Чтобы провести черту между молчанием и неизбывным многословием второго акта, сократо-платоно-житковского действа? (Там ещё в какой-то момент возникает цитата из балабановского «Брата», про город как страшную силу – как бы очень к месту, но звучит кринжово). Я не знаю; артист Андрей Ковзель получил приз за лучшую мужскую роль – ценю его работу с гигантским массивом текста (настолько гигантским, что в спектакле используется телесуфлёр).
Но я чувствовал себя как гость на чужой свадьбе, соседом которого по столу оказался неуёмный болтун и остряк, упивающийся своим остроумием.
Единственной заметкой, что я сделал после спектакля, оказалась такая: «Кровь из глаз и дым из ушей». И я не свои впечатления зафиксировал – просто один из эпизодов, где именно такие телесные трансформации начинают происходить с героями.
Из «Фрёкен Жюли» Прокопьевского драматического театра я внятного режиссёрского сообщения не считал. Дмитрий Акриш дополнил хрестоматийную пьесу Стриндберга присутствием на сцене пожилых артистов – тех же героев спустя десятки лет. Я, честно, не понял, зачем и почему; играют же все живо, естественно, без фальши – только не совсем ясно, про что; какое там тысячелетье на дворе? Позавидовал Юлии Клейман, классно подметившей, что Стриндберг вдруг начинает превращаться в Тенесси Уильямса.
Приз за женскую роль – юной Софье Беловой из Серовского театра драмы, сыгравшей Соню в спектакле Анатолия Праудина «Дядя Ваня». Актриса славная, спектакль трудновыносимый, но его занудство под музыку Pink Floyd я уже отыграл на обсуждении, поэкспериментировав в гонзо-театроведении, так что сейчас промолчу.
Лучше расскажу об обладателе приза «Надежда», первой официальной награде фестиваля, которую повезло вручать мне.
В прежние годы «Надеждой» выбирались молодые актёры-актрисы или режиссёры; в этом году решили отметить театр в целом. Камерный драматический театр «Доминанта» из Губахи; маленький да удаленький театр. В Уфу «Доминанта» привезла спектакль Дмитрия Огородникова «Тихий свет» по пьесе Романа Козырчикова; безысходный деревенский анекдот с элементами хоррора, точнее, фарс о ползучем апокалипсисе.
Прочтя в программке имя драматурга, подумал: «Кажется, ученик Коляды»; не ошибся – школа, в которой взращён Козырчиков, узнаётся сразу; по фразам – «За нас, не чокаясь» или «Солнышкин удар», по ритму с поговорками-рефренами – «мне не больно курица довольна», по героям и строению сюжета. Подмывает назвать Козырчикова не только учеником, но и эпигоном мастера;
но в любом случае хорошо, когда для рассказа о русской жизни/вечности/свете/весне и зиме берут не «Грозу», где утопилась Катерина, а новую пьесу, где топят дурачка Миколку.
Отменно естественное существование артистов – без нажористости в игре, к которой текст ещё как располагает. Сгущенность бесконечного и безумного чаепития-водкопринятия-кашеедения, психические особенности героев – всё предполагает и «мылодраму», и истерику, и полный разнос.
А артисты «Доминанты» даже переход на крик и сотворение кеси-дреси из продуктов играют без потери лиц; с мастерством и достоинством.
У жюри была идея концептуально наградить двух актрис – Юлию Трапикас и Татьяну Мальцеву – за роли двух сестёр. Но несправедливо было бы не отметить и других исполнителей – Елену Шарантай, Марию Салихову, Василия Цаплина, Андрея Щёголева и формально второплановых, но бесконечно важных для «Тихого света» Ксению Спиридонову и Марию Поздееву в ролях и бытовых, и инфернальных «шалав»-демониц. Так что театр целиком – потому что именно надежду он подпитывает, безотносительно года своего основания.
Раз зашла речь о русскости, надо вспомнить песенную притчу по мотивам сказки Пушкина «О старике, старухе и золотой рыбке» Канского драматического театра. Спектакль Анастасии Неупокоевой на три четверти состоит из фольклорных песен и обрядов;
не будь угроблены межгосударственные связи между Россией и Европой, был бы нарасхват всевозможными русскими сезонами в парижах и ниццах: экзотика про «староё да былоё» – нарядная, глаза горят, выглядит аутентично.
Пока не начинает играть «синтетическая» музыка – и спектакль, зачаровывавший глубинным погружением в фольклор (понятно, что как там пелось-приговаривалось на самом деле, никто не знает, но иллюзия исконной правды возникала), оборачивается народными гуляниями перед торговым центром.
Идёт «Золотая рыбка» час с небольшим хвостиком; лаконизм – одно из достоинств «Метели» Алессандры Джунтини в Драматическом театре Братска и «За белым кроликом» Артёма Терёхина в Березниковском драматическом театре – том самом, где работает Пётр Незлученко, чей музыкальный и экспериментальный «Старик и море» из Новоуральска открыл фестиваль.
Джунтини – легкокрылая графиня Калиостро, путешествующая по далёким от столиц российским городам. Я видел её спектакли, поставленные в Волжске и Нягани, Красноярске и Кургане – все исключительно обаятельны. Коллеги по жюри журили «Метель» – по пьесе Василия Сигарева, основанной на повести Пушкина – за поверхностность; что ж, пусть багатель, зато увлекательный, карнавальный, красивый и быстрый.
Ненаградной, но на сто процентов фестивальный спектакль.
Как и линчевский «За белым кроликом», где драматург Мария Огнева сплела душераздирающие истории; одну – про похищение и убийство двух девушек, другую – про подругу жертв, сценаристку сериалов, пытающуюся изжить травматический опыт.
Окультуривает всё отсылка к Льюису Кэрролу; впрочем, белый кролик здесь – существо зловещее, и жуткие венецианские маски на его мордочке – знак беды (если не знать первоисточник, о грядущем кошмаре можно догадаться только по ним). Всё красиво, холодно (отстранение – дельный приём) и ричего лишнего: спектакль длится чуть больше 40 минут.
Лаконизм бы не помешал «Королю Лиру» Нижневартовского драматического театра, «шутовской трагедии» в постановке Татьяны Родиной. Спектакль насколько лихой, настолько и необязательный – потому что складывается из остроумных этюдов, за которыми невозможно разглядеть внятное высказывание. Мне казалось, что смотрю оперу, где режиссёр увлёкся осовремениванием, не позаботясь это осовременивание хоть как-то оправдать, хоть как-то «положить на текст».
Зато артисты с партиями, что прописал Уильям Шекспир, справляются замечательно;
ну и в целом интересно, что режиссёр Родина сделает дальше. Родина и дальше – хорошее сочетание слов для финала статьи.
Фестиваль театров малых городов проводится при поддержке Министерства культуры Российской Федерации.
